Новый роман Гузель Яхиной "Дети мои" - пожалуй, ещё более личный и пронзительный, чем "Зулейха", хотя, кажется, гораздо более многослойный. За счёт этой многослойности реакция на текст иногда оказывается неоднозначной - так, в какой-то момент мне (и не только мне, как выяснилось из обсуждения на ФБ) казалось, что я вдруг читаю "Лавра", и вторичность впечатления раздражала - впрочем, недолго.
А в конце текст становится совсем невероятно - до боли, до слёз - пронзительным: мучительная трудность, почти физиологическая невозможность прощания - и в то же время изначальная обречённость на него ("Ладони были легки, но отчего-то - ни пошевелить, ни поднять. Дети ждали - и он ждал. Закрыл глаза, убрал руки. А когда открыл - детей уже не было") - один из главных мотивов этой удивительной книги о любви, которая приносит себя в жертву.
Действие романа происходит в советском Поволжье с конца десятых по конец тридцатых годов, но одновременно как бы вне времени и пространства, поскольку затерянный в лесу на высоком волжском берегу хутор Удо Гримма оказывается словно невидимым почти ни для кого и защищённым от большинства потрясений большого мира по другую сторону Волги.
Герои романа - странные люди, которые, как совсем по другому поводу сказано у К.С.Льюиса, "изнутри больше, чем снаружи". И хутор в начале романа, и Волга в конце мистическим образом приводят Якоба Баха к самому себе - к пониманию того, что он готов принять то, что суждено, и одновременно - что невозможно убежать от того, что уготовано.