По сети ходит "возрастной" флешмоб: вам загадывают возраст, а вы вспоминаете, что в это время происходило в вашей жизни.
От dina_mag мне досталась удивительная цифра - 26.
Итак, конец августа 1997 года. Гошу два с половиной и он идёт в садик. Я, отсидев два с половиной же года в декрете, выхожу на работу - по-прежнему лаборантом на зарубежную кафедру - и дописываю диссерацию. В плане перспектив всё туманно и неясно, так что в какой-то момент я запрещаю себе думать о том, что будет дальше. Сейчас надо за год дописать диссертацию и защититься, а потом оглядеться вокруг и искать работу. В то, что меня возьмут преподавателем, я практически не верю. При этом - в качестве аспирантской педагогической практики - я начинаю вести древнерусскую литературу в своей первой группе (Володя, Вы это помните!) и понимаю, как же мне это нравится. Честно признаться, иногда жалею, что пять лет назад отказалась от перспективы преподавания РКИ в ИРЯ имени А.С.Пушкина. Но всё-таки жалею не очень сильно.
Зимой и весной на зарубежке неспокойно, возникает непростая конфликтная ситуация, в разборки вовлекаются разные люди. Мне беспокойно и тревожно, но при этом я понимаю, что это уже не совсем моя жизнь, что мне очень скоро предстоит решать, что делать дальше. От этого я не меньше воюю, разумеется, но в глубине души мне немного стыдно: у меня будет какая-то другая жизнь, пусть пока ещё и не известно, какая, а коллеги-то останутся со всем этим...
К весне 1998-го я дописываю диссертацию. Мой научный руководитель переживает, кажется, больше, чем я: я его первая аспирантка, выходящая на защиту.
- Ради Бога, будьте аккуратны, не забудьте текст диссертации в метро! - взволнованно говорит он мне.
Я улыбаюсь и заверяю, что текст я набирала на компьютере и сохранила и на диске, и на дискете. (Диплом я печатала ещё на пишущей машинке.)
- Ох, не знаю, - вздыхает А.А. - Лучше всё-таки не забывайте.
В мае - предзащита на кафедре. Рецензенты прекрасные - Алексей Михайлович Песков и Андрей Михайлович Ранчин. Оба заверяют меня, что всё будет хорошо, но я всё равно страшно волнуюсь, накануне трепетно звоню, во время заседания у меня дрожат руки и немного - голос. Диссертация принята к защите, однако в совете очередь плюс летний перерыв, так что защита назначается на октябрь. Пять месяцев надо просто ждать.
А.А. предостерегает меня от того, чтобы печатать реферат летом: мало ли, вдруг что изменится. Я упрямлюсь (как, впрочем, и всегда): изменится принципиально - перепечатаю. Соглашаюсь только место для даты защиты оставить пустым, чтобы вписать от руки: и это оказывается правильным, потому что день таки переносят на 21 октября.
- Мой день рождения, - констатирует А.А.
- Ой! - говорю я. - Это, наверное, плохо...
- Да нет, - смеётся он в ответ. - Сделаете мне хороший подарок.
Но это всё в будущем. А пока я только печатаю автореферат - и в августе 1998-го, когда вдруг случается экономический кризис, понимаю, как я была права, что сделала это заранее.
Встречаюсь с оппонентами. К этому времени относится визит в РГГУ, когда я приняла за вход в университет вход в совсем другое здание, так что мы с Михаилом Павловичем Одесским ввечеру по телефону обменялись чем-то наподобие: "Так где ж Вы были? - Я у аптеки. - А я в кино искала Вас! - Так значит завтра на том же месте в тот же час!" (а мобильных телефонов тогда ещё не было). И прекрасный визит в Заветы Ильича, где Лидия Альфонсовна Ольшевская и Сергей Николаевич Травников кормили меня обедом, поили чаем, показывали свою шикарную коллекцию фарфоровых статуэток и горестно сетовали, что в только вышедшем пособии по истории русской литературы XVIII века какие-то умники корректоры системно заменили в разделе про Крылова "Трумф" на "Триумф"...
Но главное, конечно же, не в этом. Главное в том, что после предзащиты на меня обращают внимание и после некоторых (увы, печальных, но у нас в то время других путей практически не было) событий у меня появляется шанс.
...С Натальей Ивановной Хвесько, учёным секретарём факультета, которую все страшно боялись, потому что к бумажкам она придиралась нещадно и отступы в строчках высчитывала по миллиметрам, у меня были чудесные отношения. Именно она - никогда не имевшая детей - вдруг пристально взглянув на меня, беременную, сказала:
- Точно тебе говорю, будет мальчик.
А тогда мнения были пятьдесят на пятьдесят и по узи не определялось толком.
Она числилась на кафедре истории русской литературы, хотя работала главным образом по административной части. И однажды спросила меня, что я намереваюсь делать дальше.
- Не знаю, - привычно отмахнулась я. - После защиты посмотрим.
- Да, - протянула она печально. - К сожалению, у нас всё очень непросто. А я бы хотела, чтобы у тебя всё получилось и тебя взяли.
- Спасибо! - искренне сказала я.
И грустно продолжила:
- Но, мне кажется, это зависит не от нас с Вами.
И оказалась неправа. От меня-то, конечно, ни в какой мере, а от неё - весьма.
Наталья Ивановна умерла. На кафедре возникли подвижки. И Владимир Борисович Катаев пришёл делать мне предложение.
Мне кажется, что я сразу не поверила. А когда поверила - расплакалась. И сказала, что не знаю, что ему ответить. Он был явно тронут, улыбнулся мне и сказал:
- В таком случае, ответьте мне - "да".
Вот так, хлюпая носом и вытирая ладонью глаза, я и сказала "да".
А оформилась на работу и защитилась я уже в 27 :-))).