Со Светланой мы вместе учились на филфаке. Потом, когда я была в заочной аспирантуре, она прикрепилась к нашей же кафедре и защитила диссертацию по творчеству Достоевского. Светлана - крёстная моего сына, причем никогда никого другого я в этой роли себе не представляла. Ее муж Андрей - поэт, член Союза писателей, человек удивительной эрудиции и потрясающей одаренности. Помимо литературы и литературоведения, Светлана и Андрей активно занимаются переводами различных научно-популярных книг.
Бывать в их доме - всегда большая радость. Удвительная атмосфера добра и тепла, которая там царит, не может быть передана словами, потому что это надо ощутить. А те разговоры "обо всем", которые всегда ведутся за столом, дадут сто очков вперед многим "интеллигентским кухням" советского времени.
Сейчас Андрей со Светланой издали большую книжку, куда вошли его стихи и её литературоведческие работы:
Фотиандр Метаноик. Попытка к бытию. Стихотворения и филологизмы.
В Лавре
Ах, Сергиев Посад! Над куполами
Клубятся облака, как ностальгия
По истинной прародине Руси
Святой - по граду Иерусалиму
И Цареграду. Легкие стрижи
И ласточки расчерчивают высь,
На парусах и сводах синевы
Мистическую прорись размечая
Для сонма новоправедников. Стены,
Незыблемые, словно "Типикон",
Взирают на притекшее пространство,
Как праведник на оглашенных, сиречь
С гордынею смирения. Кресты
Отпили благодати, как иссоп,
И дол, и Лавру кротко окропили
Осмиконечным золотом. Овраг
Тому уж шесть веков раскинул зев
И, изумлен величием святыни,
Забыл его закрыть. Без "Мерседеса"
Не сразу и представишь новых русских -
Но в этот раз их прикатил сюда
Мышиный "Опель". Чинные монахи
Улыбчивым датчанкам предлагают
Свой семинарский English и персты,
Указкою скользящие по главам,
Чугунным пушкам и векам. Вода
Из Сергиева родника - бежит
В бутылки из-под "Колы" и канистры,
И бабушки в кобедничных платочках
Ей чают исцелитися от всех
Послествий трудовых энтузиазмов
И откровенной дурости вождей.
А горстка голубей перед собором
Душистый хлеб клюет лишь у двоих
Из рук: у отрока Варфоломея
И старца Сергия.
Ибо поэзия
...ибо у каждого Сталина - своя Ницца,
Свои пирамиды, статуи и ГУЛАГ,
Ибо перед расстрелом не обязательно бриться,
Ибо поэзия - способ договориться
О числе невостребованно-безблагодатных благ
С языком, в чьей ступке они исступлённо толкутся
Каких-нибудь тридцать веков или целый год,
И пестик событий, племена разминая куце,
Вываливает в волюмы и на блюдце
Дроблёнку метафор, мягкую глину литот
И т.д., и т.п., ибо язык не прощает левых
Реверансов сознания, ибо всегда прав,
Ибо империи держатся на кухарках и королевах,
И Абсолют, заблудившийся в дивах и девах,
Ставит кассету новых пророческих глав
На плеер очередного пророка или провидца,
Обратившего профиль к тени рыб, овец и ослов,
Ибо погибшим царствам некуда торопиться,
Ибо поэзия - способ уговориться
С богословами о сущности богослов-
ствования во славу Бога Слова, сиречь - слагая
Строки, чью бронзу ни надеть, ни выпить, ни съесть,
Как делали акмеистские бонзы, богам помогая;
Ибо поэзия - это всегда благая
Весть или, в крайнем случае - честь.
Ave, Roma!
Увы, но вы неправы -
Вандалы, моры, года:
Рим - бремяносец славы -
Не сможет пасть никогда.
Его имперские птицы
Вспорхнут, как вергилиев стих -
А Рим лишь слегка закоптится
В дыму пожаров своих,
Отдаст пантеоны и термы
Под новозаветную быль,
В веках сохранив, как термос,
Державный романский стиль;
И папы, служащие мессы,
Понтификами нарекут-
ся и, побрившись, как кесарь,
Предстанут на Божий суд;
И, безблагодатные акты
Творя, уложат, как встарь,
Индикты свои и эпакты
В Юлиев календарь.
И римская эклога,
Иврит латынью поправ,
Предречёт Распятого Бога
Верней иудейских глав,
И христианство цитатой
Из раздумий над бытиём
Оставит имя Пилата
В суровом Credo своём.
Котёнок на вазе
Котёнок, убегающий на вазе
От этой кочки к этой, так прыгуч,
Что никакой конфуцианской фразе
Не зачеркнуть своею скукой луч,
Летящий из зрачков его куда-то,
Где по нефриту прыгает ручей,
Где не важны ни имена, ни дата
Прощанья с прежней сущностью своей,
А важен запах ирисов, спросонок
В курильнице свершивший ритуал,
Да этот расшалившийся котёнок,
Что бабочку Чжуанцзы не поймал.
Еще туман куделью лижет гору
И лягушата плюхаются в грязь,
И трещина судьбы по-вдоль фарфору
Гадательным расколом не прошлась.
А уж котёнку этому охота
Перемахнуть пространство без моста -
И две передних лапки ждут подлёта
Двух задних и, естественно, хвоста:
Но те, перебирая в знак печали
Шеренгу коллонад и дряблых струн,
В эпохе Троецарствия застряли
И проскользнули по ступеням Сун.
Молись
Кого простить за то, что нас простят,
Кого просить, чтоб нам не отпускали
Без покаянья весь греховный чад,
Без искупленья - гордые печали?
Но вновь и нарочит, и пресловут
Обряд радения о судном часе...
Восстань, душа! Что спишь? Тебя зовут
Все восемь гласов, все Три Ипостаси.
Внимай, пока молчат колокола,
Молись, пока не возжжены кадила -
И да лежит стезя твоя светла
По камени и стеблям сухобыла.
Кого Господь упас, кому - открыл,
Кого - взлелеял в горнем вертограде.
У русской веры слишком много крыл,
Чтоб ползать долу кесарева ради.
То ледяна душа, то - горяча,
Святыни быта возложив к порогу.
Молись! И да горит твоя свеча,
Незрима людям, видимая Богу.
